Рыжий лебедь (Attitude, 07.2011)

Attitude – Это хорошо, что ты уже закончила альбом к тому времени, как подписала контракт?
Никола – У меня не было контракта. Я поступала как начинающий артист, делала записи, развивала свое звучание, а потом попыталась получить контракт. Я подписала его только на Рождество.

А. – Как считаешь, отсутствие влияния лейбла дало тебе большую свободу для экспериментов?
Н. – У меня не было четкого плана выпустить запись. Я просто работала в студии, писала и решила выпускать что-либо, только если буду на 100% уверена в своей работе. Я не хотела, чтобы на меня давил контакт, и люди знали, что я записываюсь... тогда у меня бы ничего не получилось. Я не могу так работать, поэтому поступила по-другому. Наградой было то, что лейб ничего не выбирал и не сортировал. За это время я выросла как автор песен и как певица, и я очень благодарна за возможность столькому научиться. Делать желанную запись было здорово, я отлично повеселилась.  

А. – А когда ты поняла, что хотела бы сделать сольную запись?
Н. – Мы отработали концерт с Coldplay – последнее, что мы делали группой. Я очень грустила и решила вернуться в студию, независимо от того, сольно я буду работать или нет. Я говорила себе: «Никола, ты хотела петь и писать песни с 10 лет. Зачем же искать другую работу, если группа ушла в отпуск? Это смешно» Я злилась на то, что мне не хватало уверенности заявить, что я хочу записываться.

А. – В своей песне-сингле ты говоришь о том, что в начале пути была неуверенной. Как думаешь, что если бы ты начала сольную карьеру после второго альбома Girls Aloud?
Н. – Нет, абсолютно! Тогда я была совсем ребенком. Я была очень впечатлительна, еще искала себя. Я написала песню Say A Prayer для второго альбома, и Брайан из Xenomania, услышав ее, просто сошел с ума, и предоставил мне все права. Я думала: «Боже мой, я могу это делать, я могу писать песни, мне так это нравится» Так что, хоть я очень люблю писать и петь, в условиях публичности, когда все судят тебя, ничего не смогла бы сделать.

А. – Над этой пластинкой ты работала с очень разными людьми, от Diplo до Metronomy. Все пять альбомов Girls Aloud были написаны и спродюсированы Xenomania, было странно работать с другими продюсерами?
Н. – Более чем, потому что Xenomania работает весьма своеобразно. Там мне привили профессионализм, и если потом сталкиваешься с людьми, у которых этого нет, и слышишь: «Берем эту строчку, нормально, сойдет» - я так не могу, я не привыкла к «Сойдет». Брайан и Миранда научили меня, что всегда есть к чему стремиться, можно найти лучшую строчку или лучшую мелодию. Я записывалась не по принципу «Сойдет». Особенно, учитывая, что я сейчас совсем одна!

А. – Песни, которые мы слышали, кажутся очень личными. Было трудно решиться открыть свою уязвимость?
Н. – Боже мой, подождите, когда услышите «Stick and Stones», просто умрете! Дело в том, что я просто писала, и если бы я лгала или просто была поверхностна... Я не знаю, чего вы еще хотите, это мои чувства и мои мысли, так все и получилось. Я думаю, важно, когда люди могут доверять записям. Если нет, в чем смысл? Я писала не потому, что мне так захотелось, а потому что мне это нравится это делать. И мне хотелось, чтобы люди мне доверяли – я покупаю пластинки именно по такому принципу.

А. – Интересно, ведь тебя воспринимают как самую осторожную и сдержанную в группе.
Н. – Я просто все время боялась, что меня осудят, поэтому и поднимала защиту. Я просто застыла. Я была юной и застенчивой, и было время, когда действительно была весьма печальным человеком. Это нехорошо, что я позволила себе быть такой, но я просто не знала другого пути.

А. – Негативные комментарии мотивировали тебя?
Н. – Нет. Мне нет дела. Мне хватает своей мотивации, потому что подгоняю себя каждый день. Работа с такими людьми заставила меня пойти навстречу возможности. Если не пользуешься предоставленными возможностями – ты неблагодарна. Я перфекционистка до неприличия,  но это мой путь к совершенству. Я слышу песню так, как хочу услышать, даже если это достигается только третьим синтезатором. Если что-то не так, я недовольна.

А. – Раньше ты говорила о том, что ощущала давление на свою внешность в первые годы в группе. Теперь ты практически икона стиля, есть ли теперь давление – всегда быть безупречной?
Н. – Я не знаю, как меня воспринимают. И не схожу с ума по этому поводу, это вредно для здоровья. Если бы я думала об этом, то изменила бы форму носа. Я долгое время чувствовала этот прессинг. Ты начинаешь жить для других, так нельзя! В мире слишком много этих чертовых людей! Это невозможно!

А. – Твои нарощенные волосы и виниры недавно произвели в прессе настоящий фурор – тебя удивила такая реакция?
Н. – Я уже говорила, что нужно любить себя, так людям будет с тобой гораздо комфортней, и я все еще стою на этой позиции. Если человек так доволен собой, ему даже краситься не нужно. Ты должен делать себя счастливым. У меня долгое время были короткие волосы, мне стало скучно, что я ничего не могу с ними сделать. Я хотела высокий хвост, поэтому нарастила волосы. Я хочу больше улыбаться и не думать: «Ненавижу свои зубы». Мой нос мне тоже не нравится, но менять его форму – это уже экстрим. Он делает меня той, кто я есть, поэтому я никогда не буду его переделывать. Я себе нравлюсь, да, у меня горбинка на носу, но мне плевать. У кого-то большие уши, у кого-то большая попа, все люди разные.

А. – Расскажи про интервью с Леди Гагой.
Н. – Я думала: «Господи, только бы она не оказалась надменной». Она бывает весьма загадочна, разве нет? Но я поговорила с ней, и все было прекрасно. Я не ведущая и не хочу ей быть, но не могла упустить такой шанс.

А. – Не надоели вопросы о воссоединении Girls Aloud?
Н. – Меня выводит из себя слово «воссоединение». Мы не распадались, это не так. Это просто перерыв. Ведь так много артистов делают перерывы между записями. Бейонсе три года ничего не выпускала, это же не значит, что она закончила карьеру.

А. – А что ты чувствуешь по поводу постоянных сплетен о вражде солисток?
Н. – Они меня огорчают, не важно, сколько раз ты все опровергнешь, пугает то, что поклонники могут в нас разувериться. Это злит нас всех, но что поделать? Пока мы все впятером не вернемся на сцену, это никуда не денется.

А. – Мы всегда представляем тебя, Кимберли и Шерил как лучших подруг, в то время, как остальные две скорее коллеги по работе, которые тебе симпатичны...
Н. – Не коллеги. Просто в жизни всегда есть люди, к которым тебя тянет больше, с которыми у тебя более схожие взгляды. Я, Шерил и Кимберли смотрим на вещи одинаково, мы естественно более схожи. Так все и обстоит. Наша пятерка как сестры. Взять, к примеру, сестер Кардашян. Хлое и Кортни всегда близки и очень схожи, а Ким... У нас все примерно также. Надин на другом конце света. Некоторые мои друзья живут в Ливерпуле, я не видела их три месяца, а между нами всего лишь 200 миль. Я просто считаю, что в принципе не так близка с Надин, как с Шерил или Кимберли. Мы любим друг друга, мы друзья, просто не такие близкие. И мне приятно это говорить, потому что это правда. Но СМИ делают из мухи слона.

А. – Girls Aloud всегда были успешны, как в музыкальном плане, так и в плане популярности. Если нужно будет выбирать, что ты предпочтешь?
Н. – Делать наиболее интересную музыку. Это мое. Я бы не выпустила пластинку, окажись она мейнстримовой поп-музыкой, хотя так, конечно, безопасней. Я бы не смогла такое продавать. Зная себя и свои музыкальные пристрастия, я бы не смогла ей гордиться. Пластинка живет тем, что бежит у меня по венам. Пот, слезы, восторг, недосып – все это вошло в альбом. Если вы не узнаете меня после этого альбома, никогда не узнаете.